«Основа была заложена. Оставалось делать дело. А дело это заключалось в том, чтобы спешно обследовать национализированные помещичьи усадьбы и изъять из них вещи музейного характера. Все имения к началу 1919 г. находились в ведении волостных земельных отделов, и так как охраны при домах не было, вокруг происходили кражи».

«Смирнов развернул большую работу по учету музейных ценностей по бывшим помещичьим имениям, которые в это время как раз ликвидировались. Правой и, можно сказать, и левой его рукой в этом деле был я. Мы учли все главные имения в уезде: князей Гагариных в с. Гагаринских Новоселках, генерала Самсонова в с. Бектышеве, Нарышкиных в с. Загорье, Журавлевой в с. Семендяйке и все монастыри города, а позднее и церкви».

«Первый такой транспорт был из именья Журавлевых с. Семендяйки. В мае это именье было разгромлено, и в течение лета, когда стал заведовать им Глебовский волостной исполком, было несколько покраж —пропало все серебро и ценности. Владелицей именья была Елизавета Григорьевна Журавлева, самая богатая помещица в уезде, вдова мирового судьи, рожденная Повалишина. Отец ее, Григорий Ларионович, был предводителем дворянства в Переславском уезде, а дед, Ларион Афанасьевич — екатерининским контрадмиралом. <...> Когда я приехал в Семендяйку, то из двух барских домов один был без окон и дверей, скотный двор сожжен, а в другом доме был полный беспорядок: весь пол устлан был бумагами, состоявшими большей частью из писем и земельных документов, мебель и документы сохранились только частью. Больше всего имущества сохранилось в амбаре: там была ценная фарфоровая посуда, сундуки с бельем, одеждой и прочим, а на чердаке груды бумаг — писем, дела Переславского ополчения 1854—55 гг., Переславского предводителя дворянства и другие».

«Я отобрал для музея все бумаги и книги, какие только оказались налицо, гравюры, литографии, акварели и картины. Но ценного тут было мало. Взял только по несколько экземпляров фарфоровой посуды (был Сакс), мебель красного дерева — кресла, столы, кое-что из барских костюмов (платья с кринолином, фрак лакея и прочее), из шитья шерстью и прочее».

«Раньше всего я был вместе с Альбицким в именьи Бектышево Смоленской волости, в старинном родовом именьи Самсоновых, которым они в качестве патриарших детей боярских владели еще в начале XVII в. <...> В момент моего посещения усадьба была в целости, в ней находились два грандиозных деревянных дома, один конца XVIII в., другой — первой половины XIX в., поставленные в общей связи коридором, совершенно однотипным по стилю. <...>И когда я осматривал дом, то впечатление было такое, что хозяева оставили его почти в том виде, какой он имел обычно. <...> Оставались тысячи вещей и мелочей: мебель и зеркала красного дерева в изобилии, фамильные портреты, картины (2-го и 3-го сорта), фотографические карточки, фарфор и фаянс, библиотека и богатый семейный архив, главным образом из писем с начала XIX в. и прочего.

По сравнению с другими усадьбами, эта была в Переславском уезде одна из самых богатых. Осмотрев ее, я передал во Всероссийскую Коллегию докладную записку, в которой, описав положение дела, просил разрешения вывезти оттуда часть вещей для хранения в музее в Переславле. Такое разрешение мне было дано центром и в уезде…».

«В Загорье, бывшем центральном именьи Нарышкиных, оставалась сохранной со всей усадьбы одна бывшая контора крепостного времени, дом давно сгорел или был продан, не помню. Сельская молодежь устроила в бывшей конторе народный дом и выдала мне остатки вотчинского архива Нарышкиных, сильно потрепанного в революцию, и кое-какие старые книги (почти одни своды законов),а также масляный портрет одного из Нарышкиных — Анатолия Васильевича. Архив при ближайшем его рассмотрении оказался очень ценным не для одного Переславского уезда, здесь были сведения о всех именьях Нарышкиных, раскинутых в других губерниях. Положив его в сани, я увез его, и хорошо сделал. Через месяц-полтора дом этот сгорел, и тогда погиб бы и архив».

«Наутро выехали в Загорье. Там мы почти ничего уже не застали. <...>Побеседовали с мужичками. Они сказали, что кроме книг, тут было много писем, но они их все выкурили. «А интересные были письма?» — спрашиваем. «Всяко было, но были и дюже антирестные. Один какой-то Нарышкин был во Франции во время французской революции и все описывал, что там делается. А потом написал: не дай Бог, если у нас так будет». – Ну, и куда же вы это письмо девали?» — «Тоже выкурили». Так мы и уехали отсюда, можно сказать, с пустыми руками».

«Дом – трехэтажный дворец был опечатан уездным Земельным отделом. Владельцы - восьмидесятилетняя княгиня Гагарина, к тому же слепая, и дочь ее - графиня Татищева Виринея Васильевна, лет 50-ти, и какой-то родственник статс-секретарь императора Александра II, еще более древний, чем княгиня... Татаринов (вероятно, сын или другой родственник статс-секретаря), были выселены в одну небольшую комнату. Там же, за заколоченной одной доской комнатной дверью, по соседству, помещались и коммунары. Из-за двери неслись пьяные крики: «Бей буржуев, вырезать всех начисто». Такая обстановка заставляла спешить, иначе все могло быть расхищено. <...>Не стыжусь сознаться, что у меня буквально разбежались глаза при виде той обстановки и той роскоши, которую я увидел там во всех этажах. Дивная мебель карельской березы, чудные шкафы красного дерева, люстры, книги, мундиры и чего только там не было. Снова составили опись всего, что подлежит вывозу. <...>У коммунаров пришлось с большим скандалом отбирать круглый стол карельской березы, на котором они пили чай и водку. Грязные пятна разлились по всему столу, смешанные с остатками махорки и вина. Это был один из тех столов, которые теперь служат предметом удивления для посетителей Горицкого музея…».